23.06.2011 «В ЭТИХ СТИХАХ ЕСТЬ ТАЙНА»

 

Иногда отец Николай спрашивал: «Родные мои, где я нахожусь? Потом смотрел по сторонам, разыскивая взглядом – и спрашивал  опять: «А где Ефросиньюшка Полоцкая, ведь мы не договорили». Другой раз искал Анну Кашинскую...

 

Тогда-то Батюшка мне рассказал и о своем духовном друге, истинном сомолитвеннике – Анне Андреевне Ахматовой. О ее дивной жизни, сокровенной и скрытой от глаз грубого и жестокого мира. О ее тайном монашестве, которое все же не могло быть сокрыто духовному взору в ее поэзии: «Она такая страдалица была! Такой Крест несла – как редкие подвижницы... Мученица-юродивая. В ее жизни есть великая тайна – и она унесла ее с собой».

 

В 1922 году Старец Нектарий Оптинский благословил ее приехать, со словами: «Она достойна... и праведна... приехать в Оптину Пустынь. Для нее тут две комнаты есть свободные». (Лукьянов Е. О посещении Анной Ахматовой Оптиной Пустыни. Анна Ахъматова. Pro et contra/ CПб. 2005. С. 746)

 

Приезжала она в обитель несколько раз накануне ее разорения и беседовала  со Старцем Нектарием (Тихоновым).

В поэзии Анны есть одно особое произведение, которое приоткрывает, именно приоткрывает, ее сокровенную жизнь во Христе. Оно излилось из сердца – это предсказание оптинского провидца о ее грядущей судьбе, о страданиях, которые ее ожидают, и  о «терновом венце».

Сама Анна Андреевна, по словам Батюшки Николая, мыслила как человек глубокой и твердой Веры, полагая, что страдания людей предваряют Страшный Суд Божий и являются предуготовлением к грядущему концу мира. Она говорила о конце земного пути человечества, о грядущей Преображенной Земле.

Великий русский поэт-христианка – как ее величала Марина Цветаева – Анна всея Руси, а литературный критик и поэт В. Недоброво – Авва Анна... Которая была укрыта святыми молитвами преподобного и обетом молчания...

По словам Батюшки:  «Воскресению ее души предшествовали страшная Гефсимания и Голгофа».

 

Видел я тот венец златотканый...

Не завидуй такому венцу!

Оттого, что и сам он ворованный,

И тебе он совсем не к лицу.

Туго согнутой веткой терновою

Мой венец на тебе заблестит.

Ничего, что росою багровою

Он изнеженный лоб освежит.

 

(«Предсказание» 8 мая 1922)

 

Батюшка определил творчество  Анны Ахматовой  высокими словами: «Во время красного переворота у нее обострилось покаянное чувство вины за все происходившее, за жизнь безбожную особенно дворянства. И она смиренно приняла Боже наказание. Ее стихи – это исповедь, постоянная исповедь пред Господом, перед своей совестию, пред людьми... Пред Грядущим. Страшная правда ее стихов – это боль за Россию, предчувствие и осознание необходимости горькой расплаты, что грядет на Россию. Она восприняла все как должно, по Богу... Ее жизнь была правдивой, достойной. Она приняла все как Иов, как Царь-Мученик, часто повторяла: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать? Она с готовностию приняла мученический венец, который ей предрек Батюшка Нектарий Оптинский... Она не рассуждала и не сопротивлялась и с радостию пошла на гонения  для искупления общей вины... Смиренная душа была... Она не искала пути к Богу, она всегда пребывала в Нем»...

 

«Ее стояние перед Богом было [...] не в покорном исполнении закона. А органическим чувством и желанием Его присутствия. Когда на Троицу 1915 года она просила [Господа] помочь России, то была ее личная молитва к ее личному Богу. Она предлагала Ему  ради спасения страны личную жертву: «Отыми и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар» - утверждая тем самым, что  и Россия – ее личная» (Анатолий Найман. Рассказы о Анне Ахматовой.М.2008.С176). 

 

«Господь послал ей этот Крест -  говорил Батюшка. - Он отнял Друга - Николая Степановича Гумилева... И, можно сказать, с кровию и плачем,  отнимал Сына – Левушку... Почти двадцать лет в лагерях... Но не отнял ее дар – Духовное Слово».

 

Во время встречи Ахматовой и Цветаевой, М.И. спросила: «Как Вы могли написать «Отыми и ребенка и Друга» - разве Вы не знаете, что в стихах все сбывается?» - Речь шла о стихотворении «Молитва», написанном в Духов день 1915 в Петербурге:

 

Дай мне горькие годы недуга,

Задыханья, безсонницу, жар,

Отыми и ребенка и друга,

И таинственный песенный дар –

Так молюсь за Твоей Литургией

После стольких томительных дней,

Чтобы туча над темной Россией

Стала облаком в славе лучей

 

 

««Отыми и ребенка, и друга, и таинственный песенный дар... Так молюсь за Твоей Литургией» - т.е. такими словами, за которыми стоит истинная готовность отдать самое дорогое. И Господь, показывая, что Слова настоящие и что Им услышаны, - принимает Жертву. Отнимает Сына на два лагерных срока;  Друга – навсегда; поэтический голос на десятилетия... Испытания она проходит со страданием и без ропота, принимая от Бога злое как доброе.

«Что отдал – то твое» - ставит Ахматова эпиграфом к стихотворению. Она отдает в Его сокровищницу все, что имеет, зато, пройдя испытание, получает право пользоваться всем, что там есть. [...] Хранитель всего предложил ей из этой копилки слова не специальные, не поэтические, не профессиональные. А – бедные, затертые, обыкновенные, вложенные туда кем ни попадя, потерявшими имена людьми. Слова всем понятные... Потому случайной соседке по тюремной очереди, когда та прошептала: «А это Вы можете описать?» - она ответила и уверенно и свободно: «Могу». (Анатолий Найман. Рассказы о Анне Ахматовой. М. 2008.С176). 

 

А вы, мои друзья последнего призыва,

Чтоб вас оплакивать мне жизнь сохранена,

Над вашей памятию не стыть плакучей ивой,

А крикнуть на весь мир все ваши имена!

Да что там  и м е н а!

Захлопываю Святцы!

И на колени все!

Багровый хлынул Свет!

Рядами стройными выходят ленинградцы

Живые с мертвыми – для Бога мертвых нет!

 

Отец Николай говорил:  «Аннушка веровала всегда и укрепляла свою Веру в Литургии, молитвах – стихах, доброте сердце, заботе и жалости к окружающим... Крепкий и дух и полное упование на Господа... Она любила именно внутреннюю жизнь Церкви».

 

«От лица всех она скорбела за допущенное поругание святой русской жизни и муки Царской Семьи: «И ранней смерти так ужасен вид, что не могу на Божий мир глядеть я».

«Ее голос был голосом пророчицы, провидицы  - говорил Старец. – Она жила в Слове Божием и понимала свое творчество как служение царского священства и пророчества... И ей действительно Господь многое открывал, она умела слышать Небесное»: «Во мне печаль, которой Царь Давид по-царски одарил тысячелетия».

 

Схимонахиня Николая

Русский Вестник

---

   Голосуем